Местечко Любар расположено в живописном месте
по обоим берегам реки Случ, в 80 км на западе от
Житомира.
Еще 500 лет назад любарские евреи молились в
деревянной синагоге, построенной в 1491 году. В
начале XX века е местечке функционировали 9
синагог Талмуд-Тора, еврейский театр, еврейская
больница, еврейская школа, 116 лавок. Было много
кустарей-ремесленников, имелась еврейская
интеллигенция - врачи, учителя, артисты,
музыканты.
В Любаре проживало более 7000 евреев. Революция
сначала дала им возможность где угодно жить,
учиться (многие уехали из местечка), появились
газеты и книги на идиш.
В 1938 году я закончил 4-й класс еврейской школы, и
родители перевели меня в Ново-Любарскую
украинскую среднюю школу, чтобы, зная украинский
и русский языки, я мог поступить в любой ВУЗ. В
этом же году еврейскую школу закрыли. В 14 лет я
закончил седьмой класс, и началась война, которая
забрала жизнь более 50 миллионов людей, в том
числе 6 миллионов только за то, что они были
евреями. Не обошла война и Любар. Уже 22 июня
фашисты бомбили склады с горючим, обстреливали
дома. Сумели эвакуироваться не все. Нужен был
транспорт, деньги, разрешение уйти с работы.
Многие ушли пешком, но потом вернулись, так как
путь им преградили вражеские десанты. Некоторые
не уехали, ибо не верили, что немцы - убийцы.
Под Любаром в течение нескольких часов были
слышны стрельба и разрывы снарядов. Родители и мы
с сестрой прятались в подвале кирпичного дома
соседей Арона и Меера Балки. Когда стрельба
закончилась, в местечко въехали на мотоциклах
фашистские захватчики и начали грабить
еврейские дома. 6 июля 1941 года Любар был
окупирован. Через несколько дней местные
отщепенцы и бандиты одели полицейскую форму.
Возглавил полицию военрук школы Ф.Ю. Киян.
Бургомистром стал учитель немецкого языка
Кудимов.
В центре местечка обозначили улицы, за пределы
которых евреи не имели права выходить. Начался
голод. Дети из гетто пробирались в дома, где жили
украинцы, русские, поляки, и меняли вещи на
продукты питания, но полицаи ловили их и все
отбирали. Многие украинцы пытались передать кое-какие
продукты своим знакомым, но их полицаи не
подпускали близко к гетто.
В субботу утром, 9 августа, собрали около 300
мужчин, которых прежде гоняли на разные работы, и
увезли за село Юровка, на окраину рощи Ладива
Вельшана. Их заставили копать ямы. К концу дня
всех расстреляли и бросили в эти ямы. В числе
убитых был мой отец Мейер Ицкович Зайденбсрг.
Издевательства продолжались. Ночью пьяные
полицаи врывались в еврейские дома, грабили и
избивали людей. Ужас навис над местечком.
У нас была корова, которую по утрам я выгонял на
окраину гетто, на берег реки. 13 сентября 1941 года,
когда я приблизился к реке, в местечке началась
стрельба. Я оставил корову и по берегу убежал по
направлению к селу Карам. Со мной был сверстник
Шика. Мы спрятались на лугу в стогах сена, но к нам
доносились крики и рыдания людей, которых
выгоняли из домов и увозили на расстрел. Во
второй половине дня все затихло. Мы видели, как в
окружающие села начали уносить вещи,
награбленные в еврейских домах. Стало ясно, что
всех евреев Любара расстреляли.
Утром следующего дня, потеряв маму, сестричку и
всех родственников, я с Шикай направился в
Острополь, где у Шики имелись родственники. Евреи
этого местечка еще были живы, но мы понимали, что
их ждет участь евреев Любара, и решили здесь не
оставаться. Шли мы, сами не зная куда. В селе
Проваловка нас остановил крестьянин, у которого
не было одной ноги. Он обещал вынести что-нибудь
поесть, зашел в дом и вскоре вышел с винтовкой,
загнал нас в сарай и запер. Когда крестьянин
закрылся в доме на ночь, мы оттолкнули дверь
сарая и через образовавшуюся щель выбродись.
Хотя пас заметили, мы успели добежать до
кукурузного поля и спрятаться. Однако поле
окружили, нас поймали, заперли в сарае и
поставили охрану. На следующий день нас и
пойманную любарчанку Песю повезли в Любар и
сдали в полицию. Там уже было человек 50, которым
удалось где-то спрятаться или убежать в соседние
села во время массового расстрела евреев. Нас
всех заперли в Старолюбарской школе, держали под
охраной и водили на разные работы. Каждый день
находили где-то спрятавшихся евреев и приводили
в школу. Спали все на полу на гнилой соломе. Нас не
кормили, били и убивали ради развлечения. Через
некоторое время нас перевели в помещение бывшего
детского дома и держали под охраной.
Все еврейские дома были опустошены. Мне удалось
зайти в наш дом, но я ничего там не нашел. Валялись
обломки посуды и порванные фотографии. Даже на
память нечего было взять. Все родные и
родственники (23 человека) были расстреляны в
урочище Песчано. 13 сентября расстреляли около 2000
евреев, которые были погребены во рвах, где
добывали песок. Я остался один.
В детгородке находился папин друг Фридл Колтун,
у которого также погибли все родные. Он был
шапочником и брал меня с собой на работу в
качестве подмастерья. Портные, сапожники,
шапочники работали в помещении бывшего
военкомата. Они шили одежду и обувь для полиции.
Нас, детей, иногда выпускали, чтобы мы могли
выпросить у знакомых какую-нибудь еду, но
предупреждали, что расстреляют взрослых, если мы
не вернемся. В последних числах октября перед
окончанием работы пришли полицаи из Чуднова и
всех нас повели в детгородок. По дороге к нам
близко не подпускали местных жителей. Но в тот
вечер нас не расстреляли, так как не успели
собрать оставшихся евреев с рабочих мест. В
детском доме нас разместили в нескольких
комнатах, и мы спали на полу на гнилой соломе. В
последний вечер всех загнали в одну комнату,
приказали сесть на корточки. Пьяные полицаи
издевались над нами, били. Девушек и молодых
женщин уводили и насиловали. Пекарю Льву
отрезали нос. Все поняли, что нам пришел конец, но
об этом не говорили.
Мы находились на втором этаже. Я сидел у
приоткрытого окна и ночью решил этим
воспользоваться: спустился по водосточной трубе
и убежал. Полицаи не заметили этого. Утром всех,
кто был в детгородке (250 человек), расстреляли. Так
было уничтожено еврейское население Любара (около
3000 человек). Большинство из них - женщины, дети,
старики, больные, инвалиды, т.е. беззащитные люди.
В числе погибших - мать и сестры еврейского поэта
Арона Вергелиса.
После побега я добрался до села Глезно,
расположенного в 10 километрах от Любара. Там жили
знакомые нашей семьи Юхим и его жена Василина.
Они меня впустили в дом, дали возможность
помыться, переодеться, накормили и спрятали в
хлеву, опасаясь соседей. Было уже холодно,
начались морозы. Юхнм и Василина дали мне теплую
одежду, немного еды, посоветовали идти на восток
и пробираться через линию фронта. Я так и сделал,
хотя до войны никуда из Любара не выезжал и даже
не видел поезда. Дошел я до железнодорожной
станции Печановка и продолжал идти вдоль
железной дороги, держась от нее на таком рас-стоянии,
чтобы видеть дым паровоза. Так я добрался до
Киева. Была уже зима, но Днепр еще не замерз.
Перебраться через него мне не удалось, так как
мост был взорван, а понтонный охраняли немцы.
Документов у меня не было. Жил я в Киеве несколько
дней в районе Печерской Лавры у одинокого монаха,
который меня приютил и ни о чем не спрашивал.
Думаю, он догадался, кто я.
В Киеве был голод. Я решил пробираться в
Западную Украину, так как в местечке Варковичи
жила сестра моей матери - тетя Сарра Осовская. В
домах, где мне удавалось переночевать, я узнал,
что в Западной Украине не всех евреев уничтожили.
Опять вдоль железной дороги пешком, выпрашивая в
селах какую-то еду, но больше питаясь мерзлой
свеклой, прячась от полицаев и немцев, в страхе,
голоде, холоде, без надежды выжить, я добрался до
Варковичей. Гетто здесь было огорожено колючей
проволокой, но не очень тщательно охранялось.
Тети Сарры в местечке не оказалось.
Я ушел в село Жерново, расположенное в
нескольких километрах от автодороги, между Ровно
и Дубно. Зашел в один из домов и попросил
разрешения переночевать. Я назвал себя Федором
Микитовичем Захаровым, сохранив первые буквы
настоящей фамилии, имени и отчества (Зайденберг
Ефим Меерович). Сказал, что убежал, когда меня
везли на работу в Германию. Мне разрешили
переночевать, а утром хозяева Василь и Катя
Горобец предложили мне остаться и помогать им по
хозяйству за еду. Хозяева относились ко мне
неплохо, но ночами я не спад, боясь во сне
заговорить по-еврейски.
Было по-всякому. Донимали бандеровцы, которые
по ночам приходили в село н агитировали не
сдавать хлеб немцам. Днем, наоборот, приезжали
немцы и требовали, чтобы им поставляли хлеб.
Основная масса людей села, когда приезжали немцы,
прятались. а немцы забирали коров, лошадей,
свиней, угрожали сжечь село, если жители его не
будут сдавать хлеб. И угрозу выполнили: было
сожжено несколько улиц.
Бандеровцы говорили, что фашистам скоро конец,
поэтому они свирепствуют. Много раз приходилось
с хозяевами прятаться в яме на огороде, которую
специально выкопали и замаскировали.
В таких условиях пришлось жить с января 1942 г. В
сентябре 1943 г. через седо прошел партизанский
отряд. Много военнопленных-окруженцев, которые
работали у хозяев, ушли в партизаны. Оставшиеся
так-же начали уходить, боясь расправы
бандеровцев.
Я стал пробираться на восток. Шел вдоль
железной дороги, но через Полесье. Были разные
попутчики. Лесами я добрался до Чернобыля, оттуда
в ноябре 1943 года пришел в Киев, который уже был
освобожден.
После окончания войны я приехал в Любар и узнал,
что, кроме меня, из гетто бежали и остались в
живых Поля Кантор. Эстер Годьцман, Фишл Шмайгер,
его сестра Аня Щмайгер-Кияновская и Борис Шраер.
Еврейское местечко исчезло. Еврейские дома
разобрали. Оставшиеся в живых евреи-любарчане 14
лет добивались разрешения властей поставить
памятник на могиле погибших родных, близких,
земляков, но об этом другой рассказ.
В 1972 году на могиле погибших евреев был
установлен памятник, на котором написано: "Радянським
людям - жертвам фашизму 1941 - 1945 рокiв". В 1990 году
выше этой надписи на граните был выбит Маген -
Давид. Вот все, что осталось от еврейского
местечка. И еще старое еврейское кладбище с
опрокинутыми, разбитыми мацейвами, заросшее
лесом, на котором по-строили
газораспределительную станцию.
Пусть мой рассказ будет вечной светлой памятью
невинных жертв, покоящихся в песчаных рвах на
окраине Любара, в урочище Песчано и Ладива
Вильшана.
Мы, оставшиеся в живых, должны сберечь наши
корни в надежде на то, что и наши потомки
унаследуют эту ответственность. Пусть Всевышний
убережет их от горя, пережитого нами.
Ф.М. ЗАЙДЕНБЕРГ-ЗАХАРОВ
|